Не убежишь... - Страница 30

В царстве стихий тоже оказалось холодно. А люди‑то врали, что там всегда лето, птички поют…

Птички не пели. Наоборот, рядом сопели и ругались, точно как давешний дед в подвале. И зубы у кого‑то стучат так противно… Неужели у неё? Тут же нахлынули разом и остальные чувства: заломило, закрутило болью перетруженные мышцы, а холод стал настолько нестерпимым, что хотелось завыть в голос. Нет, видать, жива она покуда. Но как?!

Лита с трудом разомкнула веки. Вокруг неё — большая лесная поляна; шум реки отсюда еле слышен. Сама она лежит на куче лапника, завёрнутая в плотный кокон из одеяла и какого‑то барахла. Где‑то за спиной весело трещит и шипит костёр, наполняя сорванные лёгкие приятным запахом хвойного дыма. Как она здесь очутилась?

— Ну что, пришла в себя? Болит что‑нибудь? — хриплый знакомый голос раздался совсем близко.

Лита невольно вздрогнула, когда над ней склонилась чья‑то тень. Да это же… Риньяр!

Осунувшееся лицо, чуть влажные волосы смешно торчат вокруг головы, неровными прядями ложатся на голые плечи. Из одежды на нём — только нижние полотняные штаны, причём не сухие. Остальное сушится над костром, оттого к аромату хвои примешивается запах мокрой кожи и…

— Не спалишь рубашку?

Рин, ругаясь себе под нос, метнулся спасать и тушить, а Лита неожиданно для себя рассмеялась. Ещё более хрипло и ничуть не весело, скорее, нервно. И тут же надрывно закашлялась.

— Лежи спокойно. Скоро вода согреется, хоть горло промочишь. И, между прочим, это не моя рубашка горела, а твоя.

Только теперь Лита осознала, что под всеми тряпками, одеялом и кафтаном она лежит совершенно… ой.

— А что мне было делать? — пожал плечами парень. — Ты и так заболеть можешь, вода‑то уже холодная… А если б оставил в мокром, то и вовсе закоченела бы до смерти. Не бойся, не смотрел я, не до того было…

Лита снова закашлялась и ещё глубже зарылась в гору тряпок.

— Как ты…

— Нашёл тебя? Обыкновенно. По следам. Дорогу они выбрали безлюдную, никуда не сворачивали. Уж совсем было подобрался, а тут… Ты нарочно в воду упала? Чего молчишь?

— А что ты хочешь услышать? Они меня колдунам хотели продать. Лучше уж так, чем…

Возразить на это было нечего.

— Рин… Ты далеко был, когда?.. Я видела…

— Да, — буркнул он, поспешно отворачиваясь к костру. — Я тоже видел. Как вернёмся в Соколиный, к наместнику пойду, пусть судят.

— Тебя?

— А кого?? Сама ведь знаешь, моя в том вина, только моя. Если б мы вовремя из города ушли, не пришлось бы ему одному против целого войска выходить. Он же знал, что не выживет, понимаешь ты это? Знал, и всё равно пошёл.

— Но зачем?!

— Не понимаешь? А я вот понимаю. Сам бы так сделал, да только… Пойду ещё дров принесу.

Когда Рин вернулся, Лита уже выплакалась и бессильно лежала, с головой укрывшись траченным молью кафтаном.

— Сможешь привстать? Вода нагрелась.

Не смогла. Пришлось ему самому поднимать, прислонять к себе дрожащую в ознобе девушку и осторожно поить из красивой медной кружки.

— Эх, жаль, что браги нет, вмиг бы поправилась!

— А кружка… откуда?

— А ты как думаешь? — криво усмехнулся Рин. — У тех двоих, что тебя везли, одолжил. И одежду, и мешок с ворованным, вернуть же надо. И лошадей с телегой. Не дойдёшь ты до дому сама…

— Одолжил?

— Да! Тебе подробно рассказать, как именно это было? — разозлился он. Глянул на неё в упор — и вдруг растерянно заморгал. — Ой, Лит… Твои глаза…

— Что??

— Они… одинаковые стали.

— Как это?

— Не знаю. Раньше правый был синий, левый — зелёный, а теперь они оба ну как бы сине — зелёные. Я раз море видел — вот точь — в-точь такого цвета. Разве так бывает?..

— Видно, бывает, — устало улыбнулась девушка. — Если то, что случилось на площади, правда, и это всё я устроила, то неудивительно, что ведьминой силы во мне уже ни капельки не осталось. Должно быть, это знак, что я теперь обычный человек…

— И слава стихиям!

Рин порывисто прижал её к своей груди — неожиданно тёплой, и Лита не стала отстраняться. Как же хорошо, когда наконец‑то отпускает противная ноющая боль, расслабляется измученное тело, когда вслед за медленными осторожными поглаживаниями большой горячей ладони внутри разливается приятное тепло, успокаивая, усыпляя…

Проснулась Лита уже за полдень. Прислушалась к себе: вроде не холодно. И почти не больно. Только слабость не проходит, но это, верно, потому, что за почти двое суток у неё во рту и маковой росинки не было. Тем заманчивей показался ей доносившийся от костра сочный аромат жареного мяса. Девушка кое‑как повернулась в своём 'гнезде' и с минуту наблюдала, как уже полностью одетый Рин поворачивает над огнём шкворчащую заячью тушку. Потом не выдержала:

— Долго ещё?

Он с улыбкой обернулся.

— Я уж думал, даже это тебя не разбудит, соня — засоня! Да готово давно, не снимаю, чтоб не остыло. Погоди, сейчас одежду принесу, высохло всё.

— А это точно заяц? — полюбопытствовала девушка, устраиваясь у костра на всё том же кафтане. — Они в Велессии водятся?

— Боишься, что ядовитый? Тогда не ешь, мне больше достанется! Да заяц, заяц, вылитый наш. У них тут, видать, только деревья другие, а зверьё один в один.

— Это хорошо. Рин, ну давай его уже, а то я тебя самого съем!

Парень расхохотался и протянул ей два самых увесистых куска.

Всего через несколько минут от бедного зайца остались только тщательно обглоданные кости. Рин предложил не мешкать и двигаться в обратный путь. До ночи они к своим добраться не успеют, но чем скорее пересекут границу, тем лучше. Только вот кто ждёт их на том берегу? Не жених и не командир… Может, только Кейра, а может, и вовсе никто.